Гароша передернуло.
– Итак, он был разработан специально для Иллиана? – спросил Майлз. – Либо это коммерческий продукт – или как?
– На ваш первый вопрос я ответить не могу. Но могу считать большую часть истории его производства с молекулярной структуры. Во-первых, кто бы его ни создал, он не начинал с нуля. Это модификация уже существующего, запатентованного апоптотического организма, изначально спроектированного для разрушения нейронных тромбов. На некоторых молекулярных фрагментах еще читается код галактического патента на это совершенно законное медицинское применение. Модифицированный прокариот, однако, не несет на себе никаких опознавательных знаков лаборатории, откуда он вышел, меток патента или лицензии. Кстати, изначальный патент получен примерно десять лет назад, что дает вам точку отсчета в определении временнОго интервала.
– Это и был мой следующий вопрос, – отозвался Майлз. – Надеюсь, мы сможем сузить временные рамки еще больше.
– Конечно. Но вы видите, как много мы уже смогли узнать просто по кодам или их отсутствию. Оригинальный медицинский прокариот был похищен и нелегально использован для иных целей, и люди, его модифицировавшие, явно не были заинтересованы его узаконить и пустить в массовое производство. Налицо все признаки одноразовой работы для разового заказчика.
– Это, случайно, не подпольная джексонианская разработка? – спросил Майлз. «Ты-то должен знать».
– Некоторого рода краткие команды, встроенные в них, здорово наводят на эту мысль. К сожалению, лично я с ними не знаком.
Значит, это не что-то вышедшее из лабораторий Бхарапутры, бывшего работодателя Уэдделла-Канаба. Это было бы счастливым совпадением. Но есть еще добрая дюжина других джексонианских Домов, где могли бы взяться за небольшую работенку вроде этой. За плату.
– Так сколько стоит эту штуку изготовить? Или, скорее, заказать ее изготовление?
– М-м… – Уэдделл задумчиво уставился в пространство. – Фактические лабораторные издержки составляют где-то не более пятидесяти тысяч бетанских долларов. Но кто знает, какова может быть наценка. Любое дополнительное требование секретности со стороны покупателя – и цена возрастет, э-э, где-то впятеро. Или больше, в зависимости от того, что может предложить рынок.
Значит, это работа не какого-то одного психа, разве что это был фантастически богатый одинокий псих. Возможно, какая-то организация. На ум мгновенно пришли комаррские террористы – к сожалению, как они приходили всегда.
– А может это быть работой цетагандийцев? – спросил генерал Гарош.
– О нет, не думаю, – ответил Уэдделл. – Совсем не в их стиле. С точки зрения генетика. Цетагандийская работа отличается своим качеством, оригинальностью и, я бы выразился, элегантностью. А это – для сравнения – сделано кое-как. Эффективно, заметьте, но кое-как. На молекулярном уровне.
Иллиан скривил губы, но ничего не сказал.
– Запрограммированное самоуничтожение, – продолжил Уэдделл, – могло быть введенным для безопасности ограничением, просто оставшимся от оригинальной конструкции. Или… оно могло быть намеренно туда заложено, чтобы уничтожить улики.
– А вы можете сказать, что именно?
– В этой программе есть небольшие модификации по сравнению с оригинальным медицинским прокариотом… в любом случае она была оставлена в конструкции специально. Я могу предоставить вам факты, милорд, но не намерения неизвестных мне людей.
«Верно, это моя работа.» – Так… когда его ввели Иллиану? И как?
– «Ввели» – это гипотетический термин, хотя при данных обстоятельствах он, возможно, допустим. Кроме того, когда появились первые бросающиеся в глаза признаки срыва?
– Четыре недели назад, – сказал Гарош. – На общем совещании департаментов.
– На самом деле примерно за неделю до этого, – поправил Майлз. – По данным моего информатора.
Гарош бросил на него пронзительный взгляд. – Неужели?
Иллиан шевельнулся, будто собираясь что-то сказать, но не нарушил своего молчания.
– Хм. Прокариот начинает размножается не очень быстро. Многое зависит от того, насколько велика была изначально введенная доза.
– Да, как же это было сделано? – перебил его Майлз. – И коли на то пошло, как эту дрянь хранят и транспортируют? Какой у нее срок хранения? Требуются ли какие-то особые условия?
– Хранится оно сухим, в закапсулированной форме, при комнатной температуре, однако умеренный холод вреда не нанесет. Срок хранения… бог ты мой. Годы. Хотя вот этому явно меньше десяти лет. Активируется он увлажнением, предположительно будучи принят как лекарство, для чего требуется контакт со влажной поверхностью. Со слизистой оболочкой – его можно вдохнуть, как пыль; он может быть впрыснут в растворе или проникнуть, как загрязнение, в царапину. Поврежденная кожа и влага – и все. И царапина не обязательно должна быть большой.
– А если проглотить?
– Большая часть прокариотов была бы уничтожена желудочным соком. Это возможно сделать, но потребуется большая начальная доза, чтобы достаточно много их попало в кровяное русло и достигло чипа.
– Итак… когда? После какого наибольшего срока прокариот обнаруживает себя? Не можете ли вы использовать данные о темпах его воспроизводства, чтобы рассчитать время введения?
– Лишь очень грубо. Боюсь, это лишь одна из многих переменных, милорд. Его должны были ввести от одной до десяти недель перед появлением первых симптомов.
Майлз повернулся к Иллиану: – Можешь припомнить что-нибудь в этом роде?