– Это три.
– А затем сегодня днем был еженедельный брифинг в нашем департаменте, где были мы – пятеро аналитиков по делам Комарры – и генерал Аллегре. Ты знаешь, в каком стиле Иллиан обычно подает материал. Долгие паузы, но когда говорит, то очень резко и язвительно. Сегодня было… больше пауз. А то, что он выдавал между ними, словно перескакивало с одной темы на другую, порой приводя всех в замешательство. Он нас рано отпустил, когда мы не успели сделать и половины.
– Хм-м… А что сегодня был за вопрос?
Галени захлопнул рот.
– Да, я понимаю, ты не можешь мне этого рассказывать, но если он был насчет предстоящих матримональных планов Грегора – возможно, Иллиан прямо на ходу вымарывал из информации какие-то подробности, ради твоего же блага. Или что-то в этом роде.
– Если он мне не доверяет, то ему вообще не следовало меня допускать, – огрызнулся Галени. И нехотя добавил: – Теория неплохая. Но совсем не то. Жаль, что тебя там не было.
Майлз стиснул зубы, чтобы не ответить столь напрашивающейся язвительной репликой. – А тебе что в голову приходит?
– Не знаю. СБ потратила изрядную кучу денег и времени, чтобы натаскать меня на аналитика. Я ищу изменения в привычном рисунке. Вот одно из них. Но я в здешних местах новичок, и я комаррец от макушки до пят. Ты же знаешь Иллиана всю свою жизнь. Тебе доводилось такое видеть?
– Нет, – признал Майлз. – Но все это выглядит обычными человеческими ошибками.
– Если бы они отстояли дальше друг от друга, сомневаюсь, чтобы я их заметил. Мне не нужно – да я и не хочу – знать подробности, но нет ли сейчас в личной жизни Иллиана какого-нибудь особенного стресса, о котором никто из нас в конторе не знает?
«Как у тебя, Дув?» – Не уверен, что у Иллиана есть личная жизнь. Он никогда не был женат… пятнадцать лет прожил в одной и той же маленькой квартирке в шести кварталах от работы, пока здание не снесли. Тогда он два года назад временно переехал в одну из квартир для свидетелей на нижнем уровне штаб-квартиры СБ и до сих пор не потрудился оттуда съехать. Не знаю о его более ранних годах, но в последнее время женщин у него не было. И мужчин тоже. И овец. Хотя, думаю, овцу я мог бы себе представить. Они не говорят даже под фаст-пентой. Это шутка, – добавил он, поскольку Галени так и не улыбнулся. – Жизнь Иллиана – размеренная, как часы. Он любит музыку… никогда не танцует… не замечает ни духов, ни цветов с сильным ароматом, да и вообще запахов. Это форма сенсорного восприятия не проходит через его чип. Не думаю, что чип обрабатывает какие-то телесные ощущения вроде осязания – только слуховые и зрительные.
– Да. Я задумался насчет этого чипа. Тебе известно что-нибудь о пресловутом психозе, им вызываемом?
– Не думаю, что это может быть чип. Я не так уж много знаю о его технических особенностях, но у всех тех ребят обычно съезжала крыша через год или два после его установки. Если бы Иллиан собирался свихнуться, то сделал это несколько десятилетий назад. – Поколебавшись, Майлз спросил: – Задумался ли кто-нибудь насчет стресса? Микроинсульта? Ему ведь шестьдесят с чем-то… черт, может, он просто устал. Он на этой чертовой работе уже тридцать лет. Я знаю, что он собирался уйти в отставку через пять лет. – Майлз решил не объяснять, откуда ему это известно.
– Не могу себе вообразить СБ без Иллиана. Это синонимы.
– Я не уверен, что он по-настоящему любит свою работу. Просто он отлично ее делает. У него такой опыт, что его почти невозможно застать врасплох. Или заставить запаниковать.
– У него свой, весьма личностный способ управлять этой конторой, – заметил Галени. – На самом деле очень форский. Большинство не-барраярских организаций старается определить свои задачи так, чтобы люди, их выполняющие, были бы взаимозаменяемы. Что обеспечивает организационную преемственность.
– И исключает вдохновение. Готов признать, стиль руководства Иллиана не очень-то броский, но Саймон гибок и невероятно надежен.
– Невероятно? – выгнул бровь Галени.
– Как правило, надежен, – быстро поправился Майлз. Впервые он спросил себя, а не является ли Иллиан от природы серостью. Раньше он всегда думал, что это вынужденная реакция на высокую секретность его работы – жизнь, не дающая врагам никакой зацепки, за которую можно ухватиться и дернуть. Но быть может, этот бесцветный, невозмутимый иллиановский подход ко всему, с чем бы он ни имел дела, имел отношение к чипу памяти, подавившим все остальное?
Галени оперся ладонями о колени. – Я рассказал тебе о том, что видел. У тебя есть какие-нибудь предложения?
Майлз вздохнул: – Наблюдай. Жди. Все, что ты тут нарассказал, – это даже не теория. Так, пригоршня воды.
– Моя теория в том, что с этой пригоршней воды творится что-то нехорошее.
– Это интуиция. Кстати, обидного в этих словах ничего нет. Я уже научился с глубоким уважением относиться к интуиции. Но нельзя путать ее с доказательством. Не знаю, что сказать. Если у Иллиана развиваются какого-то рода деликатные проблемы с восприятием, то главам его департаментов следует… – Что? Взбунтоваться? Идти через голову Иллиана? Такого уровня людей на планете есть только двое – премьер-министр Ракоци и император Грегор. – Если что-то на самом деле произошло, остальные это рано или поздно заметят. И будет лучше, если первым в СБ на это укажет кто-то другой, а не ты. Не считая меня. Это окажется еще хуже.
– А если все они рассуждают вот так?
– Я… – Майлз потер лоб. – Я рад, что ты рассказал это мне.
– Лишь потому, что ты – единственный известный мне человек, знающий Иллиана на протяжении действительно долгого времени. Иначе… Я не уверен, что вообще стал бы об этом говорить. За пределами СБ.