– Ты можешь быть всем, что ты предпочтешь, Майлз, и где угодно!
Он мрачно усмехнулся:
– Нет. Я тут обнаружил, что и у меня есть пределы – на другом уровне. – В этот раз уже он взял ее ладони в свои. – Но, быть может, выбор есть у тебя. Поедем на Барраяр, Элли, и будь… отчаянно несчастлива со мной?
Из ее груди вырвался смех. – Это что, еще большая правда?
– На длинном пути другого не дано. А я говорю об очень длинном пути.
– Майлз, я не могу. То есть у тебя дома очень мило – для планеты, – но он так чудовищно… внизу.
– Ты можешь сделать это не столь чудовищным.
– Я не могу… не могу быть тем, что ты хочешь. Не могу быть твоей леди Форкосиган.
Майлз отвел взгляд, поглядел в стороны и раскрыл руки. – Я могу дать тебе все, что у меня есть. Я не могу дать меньше.
– Но взамен ты хочешь всю меня. Адмирал Куинн аннигилировала, леди Форкосиган… восстала из пепла. Я не большой специалист по воскрешениям, Майлз. Это по твоей части. – Она беспомощно покачала головой. – Уезжай со мной.
– Останься здесь со мной.
«Любовь побеждает не все». Наблюдая за борьбой, отражавшейся на лице Элли, Майлз ужасающим образом начал вдруг ощущать себя Гарошем. Возможно, Гарош тоже не получил удовольствие от мгновений этой моральной пытки. «Единственное, чем ты не можешь заплатить за самое сокровенное желание своего сердца…» Он крепче сжал ее руку; всем сердцем он жаждал сейчас не любви, но истины. – Тогда выбери Элли. Какой бы она не была.
– Элли, это… адмирал Куинн.
– Так я и думал.
– Тогда зачем ты делаешь это со мной?
– Потому что ты должна решить сейчас, Элли, раз и навсегда.
– Это ты вынуждаешь меня к этому выбору, а не я!
– Да. Совершенно верно. Я могу идти дальше с тобой. Я могу идти дальше без тебя, если придется. Но я не могу застыть на месте, Элли, даже ради тебя. Полная консервация – это не жизнь, а смерть, Элли. Я-то знаю.
Она медленно кивнула: – Во всяком случае, это я понимаю. – И принялась черпать свой суп, наблюдая за тем, как он наблюдает за ней, наблюдающей за ним…
Они занялись любовью в самый последний раз – и в память о прежних временах, и как прощание, и, что Майлз понял уже в процессе, последним отчаянным усилием стараясь доставить другому такое удовольствие, чтобы тот передумал. «Нам пришлось бы тогда изменить не только свое решение. Но и самих себя.»
Они распутали руки и ноги, и со вздохом Майлз уселся на широкой кровати. – Не сработало, Элли.
– А я заставлю это сработать! – пробормотала она. Он поймал ее руку и поцеловал внутреннюю сторону запястья. Элли глубоко вздохнула и села рядом с ним. И они оба долго сидели молча.
– Твое предназначение – быть солдатом, – произнесла наконец Элли. – А не каким-то… высокопоставленным бюрократом.
Майлз уже отказался от попыток объяснить не-барраярке, что такое благородный и древний пост Имперского Аудитора. – Чтобы быть великим солдатом, нужна великая война. Прямо сейчас такой не происходит – здесь. Цетагандийцы впервые за последние десять лет затихли. Пол не агрессивен, и вообще, в нынешнее время у нас во всей Ступице Хеджена хорошая репутация. Единение Джексона весьма злобно, но они слишком разобщены, чтобы на таком удалении представлять собой опасность с военной точки зрения. Самой большой угрозой в здешних окрестностях являемся мы, но нашу энергию поглощает Сергияр. И вообще я не уверен, что хочу принять участие в завоевательной войне.
– А твой отец это делал. С весьма примечательным успехом.
– С неоднозначным успехом. Тебе стоило поближе познакомиться с нашей историей, дорогая. Но я – не мой отец. Я не должен повторять его ошибок: я могу изобрести и свои собственные, столь же блестящие.
– Ты в последнее время превратился в такого политика…
– Это теперь моя область. И… служба может состоять и в том, чтобы стоять и ждать, но жизнь всегда так коротка! Если Империи когда-нибудь снова потребуются мои военные таланты, мне пришлют чертово уведомление по комму.
Элли выгнула брови, потом откинулась назад и взбила лежащие вокруг них обоих подушки. Майлз положил ее голову на свою исчерченную шрамами грудь и стал ласкать волосы, наматывая на пальцы завитушки. Она принялась лениво водить рукой по его телу. Майлз чувствовал, как на них снисходит освобождение, пока слабеет напряжение и ужас, пока замедляется биение пульса. Не боль – больше не боль, а лишь печаль, дань меланхолии, тихая и правильная.
– Так… – произнес он наконец, – нельзя сказать, что время от времени не будет возникать необходимости в нерегулярных спасательных операциях. Напоминаю тебе, как адмиралу Куинн, что место твоей очаровательной задницы – в славном мягком кресле тактической рубки. Ты не должна постоянно отправляться на задания, это не подходит старшему офицеру и командующему, и к тому же это слишком опасная манера.
Ее указательный палец проследил паутину самых примечательных его шрамов, так что аж волоски у него на руках стали дыбом. – Ты вопиющий ханжа, любовь моя.
Осторожности ради Майлз решил с этим не спорить. Он прочистил горло.
– Кстати… есть еще одна вещь, о которой я хотел тебя попросить. Об услуге. Насчет сержанта Тауры.
Элли слегка напряглась. – И что?
– Когда я ее видел в последний раз, то заметил в ее волосах седину. Ты знаешь, что это означает. Я недавно говорил об этом со стариной Канабе, помнишь его? Он дает ей не более двух месяцев от начала серьезного метаболического срыва и до конца. Я хочу чтобы ты пообещала: ты дашь мне знать вовремя, чтобы она успела отбыть с флотом, или где она там будет, до того, как уйдет. Я… не хочу оставлять ее в этот момент одну. Это обещание, которое я однажды дал сам себе и намерен его сдержать.