Память - Страница 128

128

«Это Гарош, черт побери! Я знаю!»

«Ага, знаешь? Так докажи, паренек – Имперский Аудитор!»

Все вещественные доказательства развеялись, как дым, все документальные подтверждения целиком под контролем Гароша. У Майлза против Гароша на порядок меньше улик, чем у Гароша против Галени.

Не может же он соткать обвинение из воздуха. Его самого в ответ обвинят бог знает в чем, как минимум – в истерии. У Имперского Аудитора есть власть, но и у шефа СБ – тоже. У Майлза есть всего один шанс, а потом Гарош нанесет ответный удар. «Со мной примутся твориться действительно странные вещи. Неотслеживаемые.» Фактически, в то самое мгновение, как Майлз не вернется к Гарошу с согласием на его фантастическую взятку, тот будет знать, что Майлз знает. «Времени совсем немного».

Мотив. Суждение. Доказательство. Дым.

Он бросился на пол и так лежал, горящим взором уставившись в потолок. Стиснутыми кулаками стукнул по изношенному, потертому ковру.

Но… предположим, он подыграет Гарошу. Примет взятку и заляжет в засаду, чтобы взять того позже, когда представится лучшая возможность. Майлз может получить и дендарийцев, и правосудие.

«Да!»

Какое-то время Гарош с Майлзом будут работать в связке, или Гарош будет убежден, что это так… Тут до Майлза запоздало дошло, что раз это взятка, то елейная лесть Гароша в иллиановском кабинете, все это «вы с Иллианом были такой отличной командой» – просто чушь собачья! Гарош вовсе не влюблен в адмирала Нейсмита. И сколько пройдет времени, пока Гарош не устроит «случайную» гибель Майлза, и на сей раз – никакого криооживления? И так жизнь полевого агента СБ – рискованная авантюра. Честность между ворами, ха! Это будет захватывающая гонка – кто кого достанет первым. Смерть, традиционная награда за предательство, в виде бикфордова шнура, подожженного с середины и горящего к обоим концам. «Что за жизнь мы вели бы какое-то недолгое время! Весьма возбуждающую.»

Стук в дверь – и его мысли споткнулись на полном скаку. Майлза аж подбросило на полу. Гипер-реакция. – Кто там? – тяжело выдохнул он.

– Майлз? – послышалось контральто его матери; голос дрожал от беспокойства. – С тобой там все в порядке?

– У тебя не один из этих твоих припадков, а? – вторил графине голос Иллиана.

– Нет… нет, я в порядке.

– Но что ты делаешь? – спросила графиня. – Мы услышали сквозь потолок шаги, снова шаги, потом удар…

Он постарался, чтобы его слова звучали ровно. – Просто… борюсь с искушением.

– И кто побеждает? – отозвался смеющийся голос Иллиана.

Майлз проследил взглядом трещину на штукатурке у себя над головой. – Думаю… я рассчитываю в лучшем случае на два очка из трех, – выдохнул он звонким и ясным голосом.

Иллиан хохотнул: – Ладно, увидимся позже.

– Полагаю, я скоро спущусь.

Их шаги удалились, голоса затихли вдали.

«Люка Гарош, по-моему, я тебя ненавижу.»

Но предположим, Майлз будет знать наперед, что Гарош собирается вести с ним честную игру. Это возможно. Допустим, его предложение именно то и только то, чем кажется, и никакого ножа в спину потом не последует. Что ответить тогда? Что вообще можно здесь ответить?

Верно, Гарош просчитал адмирала Нейсмита до мелочей. Нейсмит закричал бы «Да!», а потом постарался бы увильнуть от этой сделки. Но Гарош не знает лорда Форкосигана. Да откуда ему знать? Практически никто не может этим похвастаться, даже сам Майлз. «Я сам только что познакомился с этим человеком». Когда-то, много лет назад, он знавал мальчика с таким именем: смущенного, пылкого и помешанного на армии. Совершенно верно, что этого мальчика опередил адмирал Нейсмит, дерущийся за свое большее «я» и за более широкий мир. Но этот новый лорд Форкосиган – кто-то совершенно другой. Майлз почти не осмеливался гадать о его будущем.

Майлз внезапно ощутил себя измученным, его до смерти тошнило от этих голосов в собственной голове. Гарош, кукловод, заставил его бегать кругами в попытке укусить собственный хвост. Что, если он не станет играть в эту головокружительную игру Гароша? Что, если он просто… остановится? Какие тут еще могут быть игры?

«Ты кто, парень?» – «…А кто ты, спрашивающий?»

С этой мыслью наступила благословенная тишина. Сначала Майлз принял ее за совершенное, безутешное одиночество, но это одиночество было сродни свободному падению – бесконечному, когда внизу нет и не будет никакой земли. Никакого движения вообще, ни вперед, ни назад, ни в сторону.

«Я тот, кем выберу быть. Я всегда был тем, кем выбирал… Хотя и не всегда тем, кем хотел…»

Его мать часто говорила: «Когда ты выбираешь какой-то поступок, то выбираешь и последствия этого поступка». И даже сильнее подчеркивала этот вывод из данной аксиомы: «Если желаешь получить последствия, то лучше, черт побери, самому и совершить поступок, который к ним приведет.»

Майлз, обессилевший от напряжения, лежал не двигаясь и был этим доволен. Странный растянувшийся миг – как кусочек вечности, подхваченный на бегу. Интересно, это тихое местечко внутри него – нечто, появившееся только что, или просто раньше он на него не набредал? Как нечто столь огромное могло оставаться неизвестным так долго? Дыхание его замедлилось и стало глубже.

«Я выбираю быть… самим собой».

Гарош сократился до крошечной фигурки где-то вдали. Майлз и не представлял, что может заставить своего противника так уменьшиться, и это его поразило.

«Но если я ничего не предприму, мое будущее может оказаться очень недолгим…» Что, правда? Вообще-то до сих пор Гарош никого не убил. А смерть Имперского Аудитора в разгар незавершенного расследования пробудит немалые подозрения; на опустевшем месте Майлза вырастут, как многоголовая гидра, не менее полдюжины аудиторов, опытных, раздраженных и обладающих иммунитетом ко всякого рода чуши. Гарош никак не сможет контролировать их всех.

128