Память - Страница 12

Таура легла рядом, и их курьезная разница в росте исчезла. Теперь они наконец могли утолить до полного насыщения свою жажду человеческого – или почти человеческого – прикосновения, и никто им не мешал, никто не отпускал комментариев… Майлз мысленно ощетинился в защитной реакции при мысли о ком-то, наблюдающим за ними, о чьем-то внезапном грубом взрыве хохота или сарказме. Не потому ли он так остро реагирует, что нарушает свои собственные правила? Вряд ли кто-то посторонний мог бы понять их с Таурой отношения.

Да и понимает ли их он сам? Когда-то давно он пробормотал бы нечто насчет возбуждения, или одержимости скалолазанием – самой крутой сексуальной фантазии коротышки. Попозже – сказан бы про торжество жизни над смертью. А может быть, все еще проще.

Может, это просто любовь?

Уже много, много позже Майлз проснулся и принялся разглядывать спящую Тауру. Он пошевелился, но она не пробудилась ото сна мгновенно, как поступала обычно, побуждаемая заложенной в ней генетически программой, – и это говорило о мере ее доверия. Изо всех ее многочисленных и весьма завораживающих реакций эта – сон – казалась ему самой выразительной, если только знать ее глубоко скрытую историю.

Майлз изучал игру света и тени на ее длинном-длинном теле цвета слоновой кости, полускрытом изрядно помятой ими простыней. Он позволил своей ладони скользнуть надо всеми его изгибами, в нескольких сантиметрах от поверхности, словно паря на волнах лихорадочного жара, исходящего от золотистой кожи. Легкое движение ее дыхания заставляло тени колыхаться в танце. Это дыхание было, как всегда, чуть-чуть слишком быстрым, чуть-чуть слишком глубоким. Майлзу так хотелось замедлить его. Словно это не ее дни, а ее вдохи и выдохи сочтены, и когда она исчерпает весь запас…

Таура была последней живущей из своих собратьев-протитипов. Все они были генетически запрограммированы на короткую жизнь: отчасти, возможно, в качестве некоего механизма надежности, а отчасти – в попытке воспитать в них подобающее солдатам бесстрашие на основе из невнятной теории, что короткой жизнью легче жертвовать в бою, чем длинной. Майлз считал, что эти ученые ничего не понимали ни в бесстрашии, ни в жизни вообще. Когда суперсолдаты умирали, то умирали быстро, без продолжительных лет подагрической старости, постепенно приучающей их к мысли о смерти. Им доставалось лишь несколько недель, от силы месяцев, распада – столь же яростного, какой была их жизнь. Будто они были созданы, чтобы взлететь в пламени, а не скорчиться в бессилии. Майлз поглядел на тоненькие серебристые проблески в красноватой шевелюре Тауры. В прошлом году их еще не было. Бога ради, ей ведь всего двадцать два!

Хирург дендарийского флота тщательно ее обследовала и выдала медикаменты, замедляющие ее жуткий метаболизм. Теперь Таура ела только за двоих, а не за четверых. Год за годом жизнь Тауры продлевают, словно вытягивая сквозь уменьшающиеся отверстия раскаленную золотую проволоку. Пока когда-нибудь эта проволока не оборвется.

Сколько еще времени? Год? Два? Когда он в следующий раз вернется к дендарийцам, будет ли она еще здесь, чтобы приветствовать его уставным «здравствуйте, адмирал Нейсмит» на людях и весьма неформальным, чтобы не сказать грубым и неприличным, «привет, любовничек!» наедине?

«Хорошо, что она любит адмирала Нейсмита. Лорду Форкосигану такое не по плечу.»

С некоторой долей вины он подумал о другой любовнице адмирала Нейсмита, гласной и признанной, – Куинн. Не надо никому объяснять или оправдываться в своей любви к прекрасной Куинн. Само собой разумеется, что она ему пара.

Если быть точным, он не был неверен Элли Куинн. Формально Таура появилась раньше. И они с Куинн не давали друг другу обетов, клятв и обещаний. Не то, чтобы он недостаточно просил: просил мучительно и многократно. Но она тоже любит адмирала Нейсмита. А не лорда Форкосигана. Одной мысли о том, чтобы стать леди Форкосиган и оказаться навечно прикованной к поверхности планеты, – по ее собственным словам, «комка болотной грязи» – хватало, чтобы рожденная в космосе Элли с воплем бежала куда подальше или как минимум в беспокойном состоянии духа откланивалась.

Любовная жизнь адмирала Нейсмита – в некотором роде мечта подростка: безграничный, порой совершенно поразительный секс и никаких обязательств. Почему же это, похоже, больше на него не действует?

Он любит Куинн. Любит ее энергию, ум, напористость. У них общая страсть – армия. Она – один из самых замечательных друзей, какие у него когда-либо были. Но в конечном итоге, она предлагает ему лишь… тщетность. У них не больше совместного будущего, чем было у него с Еленой, связанной с Базом, или у него с Таурой. Которая умирает.

«Бог мой, больно.» Сбежать от адмирала Нейсмита и вернуться к лорду Форкосигану будет почти облегчением. У лорда Форкосигана сексуальной жизни нет.

Майлз замер. Так… когда же это случилось, когда… в его жизни стало чего-то не хватать? По сути, довольно давно. Странно. Прежде он этого не замечал.

Таура приоткрыла глаза, в них сверкали медовые искорки. Она одарила его сонной, показавшей клыки, улыбкой.

– Проголодалась? – спросил Майлз, уверенный в ответе.

– Угу.

Они провели несколько приятнейших минут, изучая длинное меню, предложенное здешним камбузом, затем отстучали объемистый заказ. С Таурой под боком, радостно сообразил Майлз, он может попробовать по кусочку почти от всего, не оставляя неэкономно и неловко недоеденных блюд.

В ожидании прибытия их пиршества, Таура поставила подушки стоймя и села в постели, поглядывая на Майлза со столь памятным блеском в золотистых глазах. – Помнишь, как ты впервые меня накормил?